Джатака о Мудулаккхане

Материал из Buddha World.

Со слов: «Царицей Мудулаккханой владеть я...» — Учитель — он жил тогда в Джетаване — начал свое повествование о скверне сластолюбия.

Был, говорят, в одной почтенной саваттхийской семье юноша, который, услыхав, как Учитель проповедует дхамму, всем сердцем потянулся к новому вероучению-сокровищу и, приняв монашество, вступил на благой Восьмеричный Путь. С помощью йоги он погружался в глубины сосредоточенного размышления, и ничто не могло вывести его из состояния созерцательного покоя. Но вот однажды, когда он бродил по Саваттхи, собирая подаяние, его взгляд пал на некую разукрашенную и разряженную красотку. Сила ее очарования нарушила равновесие его чувств. Лишь только он взглянул на нее, похоть тотчас пустила корни в его сердце, и чистота его помыслов рухнула, будто смоковница под топором. И стал монах с тех пор терзаться вожделением, не мог он уже больше хранить чистоту ни в действиях своих, ни в помыслах, и, уподобясь зверю, который бродит, не ведая пути своего, утратил монах радость, которую черпал в вероучении, отрастил космы, перестал стричь ногти, брить волосы под мышками и стирать свою монашескую накидку.

Заметив, что монах перестал держать свои чувства в узде, другие монахи, жившие с ним, стали его расспрашивать: «Любезный, уж не потерял ли ты власть над своими чувствами?» — на что он отвечал: «Да, любезные, я утратил спокойствие душевное». Монахи повели его к Учителю. «Зачем вы, братия, притащили ко мне этого бхиккху против его воли?» — спросил монахов Учитель. Монахи ответили: «Почтенный, он утратил спокойствие душевное». Тогда Учитель спросил самого бхиккху, правду ли они говорят, и тот ответил, что все — сущая правда. «Кто же возбудил в тебе похоть?» — вновь спросил Учитель. Монах рассказал: «Почтенный, я ходил собирать подаяние и, пренебрегая уравновешенностью чувств, взглянул на женщину. Тотчас во мне укоренилась похоть, вот почему я терзаюсь вожделением». Учитель заметил на это: «О бхиккху! Нет ничего удивительного в том, что столь необычная приманка вывела твои чувства из повиновения. Едва вперив взор свой в эту женщину, ты прельстился ее красотой, и твое тело пронзила дрожь сладострастия. Ведь и в прежние времена такое случалось даже с Бодхисаттами, поднявшимися на пять высших ступеней прозрения и овладевшими восемью высочайшими совершенствами. Даже Бодхисатты, достигшие глубочайших глубин сосредоточенного размышления, изгнавшие все страсти из сердец своих, чистые помыслами и телами и способные, благодаря этому, к передвижению в заоблачных высях, — даже они, влекомые необычной приманкой, теряли власть над чувствами и, едва взглянув на недозволенное, лишались способности к сосредоточенному размышлению и, охваченные дрожью великого вожделения, погружались в пучину страдания. Воистину, что в сравнении с силой плотского желания ветер, сокрушающий Мировую Гору Синеру, — будто и не Мировая Гора перед ним, а гладкая скала, размером со слона. И что перед этой силой ветер, вырывающий с корнем Мировое Дерево Джамбу, сдувающий саму землю, на которой оно коренится! И что рядом с этой силой ветер, иссушающий безбрежный Мировой Океан, как будто этот Океан — всего лишь крохотный пруд! А если даже достигшие столь высоких ступеней просветленности и столь чистые в помыслах своих Бодхисатты утрачивали разум и впадали в скверну сластолюбия, то отступят ли соблазны страсти перед тобой?» И, повторяя: «Ведь и всечистые и всесовершенные могут оказаться во власти похоти и с высочайших вершин славы и почета рухнуть в бездну бесчестия», Учитель поведал монаху о том, что случилось в прошлой жизни.

«Во времена стародавние, когда на бенаресском престоле восседал Брахмадатта, Бодхисатта появился на свет в богатой брахманской семье, в царстве Каси. Став взрослым, он выучился всем наукам, укротил в себе суетные желания и, вступив на стезю подвижничества, сделался отшельником. Овладев йогой, он одолел все ступени прозрения, достиг высших совершенств и жил в окрестностях Гималаев, вкушая блаженство погружения в глубочайшие глубины сосредоточенного размышления. Однажды, желая раздобыть немного соли и соды для своих нужд, он спустился с гор и направился в Бенарес. Ночь он провел в дворцовом саду, а наутро, вымывшись и умастив тело, скинул с себя свое рубище из красной древесной коры, перебросил через плечо шкуру черной антилопы, собрал волосы в круглый пучок и, закинув за спину связанные веревкой корзинки для сбора подаяния, отправился бродить но улицам Бенареса, прося милостыню. Так он дошел до ворот царского дворца и остановился перед ними. Увидев столь благочестивого подвижника, царь очистился духом, велел привести его к себе, усадить на изукрашенное дорогими каменьями сиденье, попотчевать вдоволь изысканными яствами, а когда отшельник выразил царю полное свое довольство, тот стал упрашивать святого пожить у него еще немного в его царском саду. Отшельник согласился и прожил в дворцовом саду, проповедуя дхамму царю и его чадам и домочадцам, целых шестнадцать лет. Кормили отшельника кушаньями с царской кухни.

Но вот однажды царь вынужден был отправиться на дальнюю границу своей державы — усмирять взбунтовавшихся подданных. Перед отъездом он наказал своей старшей жене, которую звали Мудулаккхана, «Нежноокая», без колебаний исполнять все просьбы подвижника и с тем отбыл. После отъезда царя отшельник, когда хотел, навещал царский дворец. Как-то вечером царица Мудулаккхана велела приготовить для Бодхисатты ужин. Видя, что он почему-то запаздывает, она искупалась в розовой воде, надела на себя лучшие украшения и наряды, приказала застелить для себя в большой зале малое ложе и прилегла на него в ожидании святого.

Между тем Бодхисатта, видя, что час поздний, прервал свое глубокое сосредоточенное размышление и мгновенно перенесся по воздуху к царскому дворцу. Заслышав скрип его берестяных одеяний, Мудулаккхана подумала: «Подвижник пришел!» — и быстро вскочила со своего ложа. Оттого что она так торопилась, легкое, сшитое из тончайшего шелка сари соскользнуло у нее с плеч. Влетая в эту самую минуту в окно, подвижник поразился столь дивной, столь совершенной, столь приманчивой красоте женского тела, все чувства его пришли в смятение. Поддавшись чарам, он глянул на царицу, похоть тотчас пустила корни в его сердце, и чистота его помыслов рухнула, будто смоковница под топором. Утратив тотчас же способность к сосредоточенному размышлению, он стал подобен вороне с обрезанными крыльями. Даже не присев, он взял приготовленную для него пищу, но не стал ее есть, а, дрожа от охватившего его желания, поспешил в дворцовый сад, зашел в свою крытую пальмовыми листьями хижину, поставил корзины с едой под свое деревянное, ничем не покрытое ложе, лег на него и так лежал семь дней без еды и питья, иссушаемый огнем страсти, которую внушила ему необыкновенная красота царицы.

На седьмой день вернулся царь, усмиривший мятежников на границе. Совершив почетный объезд города, он прибыл во дворец и, решив повидаться с подвижником, прошел прямо в сад. Войдя к подвижнику в хижину, царь увидел, что тот недвижимо покоится на ложе, и подумал: «Должно быть, святой заболел». Велев слугам навести в хижине порядок, царь присел на ложе и, растирая подвижнику ноги, осведомился: «Что за недуг на тебя напал, почтенный?» «О великий государь, — ответил ему подвижник, — нет у меня иного недуга, кроме мук вожделения, и все мысли мои устремлены на утоление своего желания». «К кому же влекутся мысли твои?» — вновь спросил его царь. И подвижник ответил: «К царице Мудулаккхане, государь». «Хорошо, почтенный, — сказал царь, — я отдам тебе Мудулаккхану». Он отправился вместе с подвижником во дворец, вывел к нему разукрашенную, в пышных одеждах царицу и поручил свою жену его заботам. Однако, перед тем как отдать Мудулаккхану подвижнику, царь успел ей шепнуть: «Во что бы то ни стало постарайся спасти его от искушения», и царица обещала ему: «Хорошо, государь, положись на меня». Подвижник и царица вышли из дворца, но, едва только они миновали главные ворота, как Мудулаккхана принялась упрашивать подвижника: «Почтенный, нам ведь требуется какое-нибудь жилище, ступай попроси государя: пусть пожалует тебе дом». Подвижник попросил у царя дом, и царь пожаловал ему ветхую хибару, в которой прохожие справляли обычно и малую и великую нужду. Подвижник повел было туда царицу, но она отказалась даже и зайти внутрь, «Отчего ты не заходишь?» — спросил подвижник. «Нечисто здесь», — ответила царица. «Что же делать?» — посоветовался с ней подвижник. «Прибери», — сказала царица и вновь послала святого к царю — на этот раз просить лопату и корзину для мусора. Принеся все необходимое, подвижник выгреб нечистоты и всяческий мусор, потом по просьбе царицы раздобыл глины, смешанной с коровьим навозом, и обмазал стены и пол в хибаре. А царица все продолжала посылать его то за одним, то за другим: «Ступай принеси кровать», «Ступай раздобудь скамью», «Принеси ковер», «Принеси сосуд для воды», «Принеси чашку». Просьбы эти следовали одна за другой, и всякий раз царица наказывала подвижнику принести какую-нибудь одну вещь. Когда, казалось, уже все принесено, она попросила подвижника раздобыть воды, потом еще чего-то. Он ходил с кувшином по воду, наполнял водой большие горшки в доме, приготовлял воду для купания, стелил постель и делал многое-многое другое! Когда же он, наконец, сел с Мудулаккханой рядом на постель, она ухватила его за бороду и, притянув к себе, так что лицо подвижника оказалось вровень с ее головою, лежавшей на подушке, спросила: «А ты не забыл, что ты — подвижник и брахман по рождению?» И в тот же миг наступил конец его безрассудствам, подвижник опомнился и вновь обрел власть над собой.

Тут уместно вспомнить первую заповедь Учителя: «Именно безрассудство, монахи, — источник страстей, влекущих живые существа по пути желаний и отвращающие их от спасения, ибо тьма незнания и есть порождение безрассудства».

Итак, обуздав свои чувства и вновь обретя себя, подвижник понял: «Если позволить этой страсти расти, то она не даст мне и головы поднять, и с истечением отведенного срока мне придется испытать все четыре вида мук: побывать в чистилище; возродиться в облике зверя; блуждать бесприютным и бесплотным духом и жить в обличье демона. Нет! Сегодня же отведу Мудулаккхану к царю, а сам ворочусь к себе в Гималаи». Приняв такое решение, подвижник отправился с царицей во дворец и сказал царю: «Великий государь! Мне не нужна твоя супруга, она одна сумела возбудить по мне множество желаний, но я подавил их». И он спел такой стих:

Царицей Мудулаккханой владеть я мечтал — изведать сладость обретенья.

И большеглазая моею стала, но вожделенье множит вожделенья.

Так, вернув себе способность к сосредоточенному размышлению, подвижник поднялся в воздух, уселся, скрестив ноги, в пространстве и принялся проповедовать дхамму всем собравшимся. Наставив царя, его чад и домочадцев в дхамме, подвижник перенесся к подножию Гималайских гор. Никогда более уже не вступал он на путь искушения, которым следуют одни лишь невежественные люди. Святая жизнь укрепила в нем способность к сосредоточенному размышлению и с окончанием земного существования он возродился в мире Брахмы».

Завершая свой урок дхаммы, Учитель разъяснил монаху суть четырех благородных истин, усвоив которые бхиккху смог со временем вкусить от плода арахатства. Учитель истолковал джатаку, так связав между собой перерождения: царем в ту пору был Ананда, царицей Мудулаккханой — Уппалаванна, подвижником же — я сам».

Перевод Б. Захарьина