Джатака о высшей дхамме

Материал из Buddha World.

Словами: «Лишь мудрецы, отбросившие скверну...» — Всеблагой – он жил тогда в роще Джетаване — начал свой рассказ об одном многоимущем бхиккху.

Некий саваттхийский мирянин, овдовев, решил стать монахом. Вступая на стезю монашества, бхиккху этот велел приготовить для себя отдельную келью и еще одну потеплее, а также кладовую, распорядился наполнить эту кладовую топленым маслом, рисом и прочими припасами и только после этого принял монашеский сан. Но и став бхиккху, сохранил он обыкновение посылать за слугами, дабы готовили они пищу для услаждения его чрева. II все, чего у других монахов было мало, имелось у него в изобилии: спал он в одной одежде, днем надевал другую. И хоть был он простым бхиккху, жил он в некотором отдалении от всех. Однажды он разложил в своей келье для просушки одежды, покрывала и другие вещи. И зашла вдруг к нему толпа деревенских бхиккху, странствующих от обители к обители, «Чьи это вещи?» — спросили они, увидев одежды. «Мои, почтенные», — ответил им бхиккху. «Как, почтенный, и это одеяние, и это исподнее, и покрывало — твои?» — удивились монахи. «Мои, а то чьи же?» — ответил бхиккху. «Но, почтенный, — вскричали они, — Всеблагой дозволяет иметь лишь три смены одежды. Кате же ты, отринув мир ради вероучения Будды, столь скромного в своих желаниях, живешь в таком изобилии?» И, говоря между собой: «Надо отвести его к Наделенному десятью совершенствами», — повлекли монаха к Учителю.

«Зачем, о братия, вы привели ко мне силой этого бхиккху?» — спросил Учитель. «Почтенный, Этот бхиккху корыстолюбив и многоимущ», — ответили монахи. «Правда ли, что ты многоимущ?» — спросил бхиккху Учитель. «Правда, почтенный», — подтвердил монах. «Отчего же ты, бхиккху, корыстолюбив? — молвил Учитель. — Не толковал ли я всем вам о том, как светла участь праведника, скромного в желаниях, довольствующегося малым, обладающего и всеми другими добродетелями, не я ли толковал нам о том, что необходимо жить в уединении и быть стойким в усердии?» При этих словах монах, обозлясь, вскричал. «Все стащу с себя», — сорвал верхние одежды и остался при всех в одной исподнем. Учитель, желая ободрить его и укрепить на избранном им пути, проговорил: «Не ты ли, о бхиккху, в прежнем своем существовании жил в скромности и в страхе перед скверной? А ведь ты целых двенадцать лет был ракшасом, стерегущим воды, и даже, будучи ракшасом, оставался скромным и праведным. Так отчего же ныне, став на путь столь великого учения Будды, ты срываешь при людях одежды? Где же подобающая скромность и страх перед скверной?» Вняв словам Учителя, монах утвердился в праведности. Он снова надел верхние одежды, почтительно склонился перед Учителем и сел поодаль. Все бхиккху подступили к Учителю, прося раскрыть смысл сказанного, и Достославный разъяснил им суть случившегося и открыл смысл события, происшедшего в прежней жизни и утраченного поэтому их памятью.

«Во времена минувшие на тропе царства Каси, в его столице Бенаресе, восседал Брахмадатта, Бодхисатта же явился на свет из лона старшей жены царя и в день наречения назван был Махимсасои — «Учителем мира». К тому времени, когда ребенок мог уже гулять и бегать, у царя родился еще один сын, которого назвали Чандой — «Месяцем». Когда же и Чанда научился ходить, мать Бодхисатты умерла. Царь взял себе другую старшую жену, которую полюбил всем сердцем. Жили они в любви и согласии, и в скором времени у них родился сын. Ему дали имя Сурья — «Солнце». На радостях царь сказал жене: «Дорогая, скажи, чего ты хочешь, и я выполню любое твое желание». заручившись этим обещанием, царица решила не высказывать своего желания, пока не придет время.

Дождавшись, когда царевич вырастет, она обратилась к царю с такими словами: «О повелитель! В день рождения сына ты обещал исполнить любое мое желание — посади же моего сына на престол». «Не могу я посадить твоего сына на престол, — ответил ей царь. — Есть у меня еще два сына, сверкающие своими достоинствами, словно яркое пламя». Немного погодя царица повторила свою просьбу. Видя ее упорство, царь стал опасаться, как бы она не замыслила дурного против его детей. Он призвал к себе сыновей и сказал им: «Дорогие мои! В день, когда родился царевич Сурья, я обещал его матери исполнить любое ее желание. И вот она требует царство для своего сына. Я ей отказал, но, как известно, весь женский род исполнен зла, и она может замыслить против вас дурное. Ступайте, поживите в лесу. После моей кончины вы возвратитесь в город, искони принадлежащий нашему роду, и воссядете на царство». С горькими слезами царь облобызал сыновей, и они ушли.

Когда царевичи, простясь с отцом, покидали дворец, их увидел Сурья, игравший во дворе. Расспросив братьев, он решил пойти вместе с ними. И вот пришли они к горам Гималайским. Бодхисатта уселся под придорожным деревом и попросил Сурью: «Дорогой, тут рядом есть озеро. Сходи искупайся, напейся и принеси нам воды в лотосовых листьях». Озеро это, по велению Вессавана, стерег некий ракшас, которому владыка богатств приказал: «Пожирай всех, кто погрузится в озеро, за исключением людей, постигших высшую дхамму. Тех же, кто на берегу, не трогай!» С тех пор каждого, кто вступал в подвластные ему воды, ракшас спрашивал: постигли ли они высшую дхамму, и пожирал всех, кто обнаруживал свое невежество. Едва Сурья вступил в озеро, ракшас тотчас же схватил его и спросил: «Ведомо ли тебе высочайшее?» «Чанда и Сурья — Луна и Солнце — вот высочайшее», — ответил царевич. «Нет, не ведомо тебе высочайшее!» — вскричал ракшас и утащил его в свое подводное жилище. Видя, что Сурья долго не возвращается, Бодхи-сатта послал на поиски Чанду. И того тоже схватил ракшас и стал спрашивать, ведомо ли ему высочайшее. «Конечно же! — ответил Чанда. — Это четыре стороны света». «Нет, не ведомо тебе высочайшее», — снова воскликнул ракшас и утащил его в свой подводный дом.

Видя, что и второй брат не возвращается, Бодхисатта заподозрил, что случилась беда, и отправился вслед за братьями. Увидев, что следы обоих уходят в воду, Бодхисатта догадался, что там обитает ракшас, обнажил меч, изготовил для боя лук и принялся терпеливо ждать. Ракшас, страж озера, понял, что Бодхисатта не собирается спускаться к воде, принял облик дровосека и подошел к Бодхисатте.

«Прохожий, — заговорил он, — ты утомился в дороге, отчего же ты не спустишься к воде, не освежишь свое тело, не напьешься? Как легок показался бы тебе дальнейший путь, если бы ты отведал нежных побегов и луковиц лотоса и украсил себе чело его цветами». Бодхиеатта с первого взгляда признал в дровосеке прислужника Вессаваны и спросил: «Не ты ли похитил моих братьев?» «Я», — ответил ракшас.

«За что?» — вновь спросил. Бодхиеатта. «Каждый, кто заходит в озеро, — моя добыча», — сказал ракшас. «Без всяких исключений?» — молвил Бодхиеатта. «За исключением тех, кто постиг высочайшее, остальные идут мне на пропитание», — ответил ракшас. «А надобно ли тебе знать высочайшее?» — продолжал спрашивать Бодхисатта. «Да, надобно», — подтвердил ракшас. «Хорошо, — сказал Бодхиеатта, — я поведаю тебе о высочайшем». «Говори, я слушаю», — согласился ракшас. «Я бы рад научить тебя высшей дхамме, — сказал тут Бодхисатта, — да не могу, ибо тело мое нечисто». Ракшас велел своим слугам искупать Бодхисатту, накормить-напоить его, увенчать его голову цветами, умастить его тело благовониями, а затем усадить гостя на возвышении под богато украшенным навесом. Бодхисатта уселся на ложе, усадил ракшаса в ногах и начал: «Внимай же с надлежащим тщанием — и ты узнаешь, что есть высочайшее». И он спел такой стих:

Лишь мудрецы, отбросившие скверну,

струят сиянье дхаммы в горнем свете;

Зовутся «Средоточьем высшей дхаммы»

везде святые праведники эти.

«Ты просветил меня, мудрейший, — сказал довольный ракшас, — и я отдам тебе одного из братьев, выбирай же которого». «Приведи младшего», — ответил Бодхиеатта. «О высокомудрый! Ты постиг высочайшее, — молвил ракшас, — отчего же ты не следуешь в жизни велениям высочайшего?» «Почему ты так полагаешь?» — спросил Бодхиеатта. «Потому, что ты предпочитаешь младшего, не выказывая надлежащего почтения старшему», — ответил ракшас. «О ракшас, — рек тогда Бодхиеатта, — мне не только ведомо высочайшее. Я и живу, следуя высшей дхамме. Из-за нашего младшего брата мы ведь и очутились здесь. Мачеха просила для него царства у нашего отца, а он отказался исполнить ее просьбу и, опасаясь, что она причинит нам зло, отослал нас в лес. Младший брат тоже ушел с нами. Если я вернусь и скажу, что его съел ракшас, — никто мне не поверит. Чтобы не навлечь на себя всеобщего осуждения, я и просил тебя привести именно его». «Превосходно, превосходно, о высокомудрый! — вскричал ракшас. — Теперь я вижу, что ты и впрямь следуешь высшей дхамме». И просветленный душой ракшас, желая выказать Бодхисатте свое благоволение, привел к нему обоих братьев.

И сказал тогда ракшасу Бодхиеатта: «В прошлых рождениях ты совершил много дурных поступков. Поэтому ты и родился в облике кровососа ракшаса. Но ты и ныне продолжаешь, на пагубу себе, творить зло, нет и не будет тебе спасения от мук чистилища и тому подобных мест, если ты не отринешь скверну, не станешь творить лишь добро!»

Так Бодхисатта сумел наставить прислужника Вессаваны на путь истинный. После этого, хранимый и оберегаемый ракшасом, Бодхисатта жил вместе с братьями в лесу до тех пор, пока, наблюдая за ходом планет, не узнал однажды о смерти своего отца. Все царевичи вместе с ракшасом отправились в Бенарес. Сам Бодхисатта воссел на престол, царевичу Чанде он пожаловал должность первого советника, а Сурью поставил над войском. Прислужнику же Вессаваны, ракшасу, он отвел дом в красивом месте и велел посылать ему прекраснейшие цветы, изысканнейшие яства и все, чего бы он ни потребовал. И, управляя страной в согласии с высшей дхаммой, Бодхисатта в положенный срок перешел в иное рождение в соответствии с накопленными заслугами».

Закончив свое поучение, Учитель приобщил всех, кто его слушал, к четырем благородным истинам, и, вняв его речам, бхиккху укрепился на благом Восьмеричном Пути. Поведав обо всем и слив воедино стих и прозу, Пробужденный истолковал джатаку и так связал перерождения: «Ракшасом, стражем вод, был в ту пору многоимущий бхиккху; царевичем Сурьей был Ананда, Чандой — Сарипутта; Махимсасой же, старшим из братьев-царевичей, — я сам».

Перевод Б. Захарьина